Возможно обрушение фасада

Норильск: промышленный рай с ощутимым запахом серы

Вот, говорят, Москва бьет с носка. Приезжий человек приедет в Москву с целью ее, Москвы, завоевания, с целью реализации своих амбициозных планов, в поисках лучшей доли, чуть зазевается, растеряется, и Москва – раз! – и ударит приезжего человека носком ноги. Приезжий человек пригорюнится, сделает неутешительные выводы, а потом расскажет другому приезжему человеку, менее опытному, что Москва – она такая. С носка бьет.

То же самое можно сказать и о Норильске. Только в другом смысле, не в московском. В том смысле, что Норильск с первых минут знакомства ощутимо ошарашивает нетривиальными впечатлениями.

Аэробус Ил-86 совершил посадку в норильском аэропорту Алыкель, покатился по взлетно-посадочной полосе, снизил скорость почти до нуля, но не остановился, а стал отклоняться куда-то вбок, к краю полосы. Возникли нехорошие мысли о так называемом выкатывании. Вдруг возьмет да и выкатится. Такое иногда случается. Ничего хорошего в таких случаях с самолетом и пассажирами не происходит. Но нет, не выкатился. Вместо выкатывания гигантский Ил лихо развернулся прямо на полосе, как какие-нибудь «жигули» на перекрестке, и бодренько порулил к аэровокзалу.

Выход в город – просто щель в сером заборе. Рядом со щелью надпись – выход в город. Аэровокзал переживает реконструкцию, его уже частично облепили ярко-сиреневыми пластиковыми панелями и скоро он, судя по всему, заработает на полную катушку и выход в город примет более цивилизованные формы, а пока – просто щель в заборе. Да какая в сущности разница.

За забором – толпа людей. Встречающие и таксисты. Таксисты произносят слово «такси» с равными временными интервалами. Встречающие ничего не говорят, просто встречают. Бросается в глаза относительная молодость толпы (бывалые сорокалетние таксисты выглядят в этой толпе почти аксакалами) и обилие лиц, явно указывающих на криминальные наклонности их носителей. Бросился в глаза персонаж словно бы из сороковых или пятидесятых годов – кепка (не бейсболка), золотые фиксы, неброский пролетарский прикид с преобладанием черно-серых тонов. Про такого не скажешь «бандит» или даже «гопник», тут самое подходящее слово – «хулиган», да, именно хулиган, в Москве этот типаж уже давно вытеснен бандитами и гопниками, а тут вот сохранился, правда, в этой толпе он был один такой, а в остальном преобладали бандиты, гопники, бывалые таксисты и просто обычные люди.

Таксист выруливал со стоянки минут двадцать, совершая маневры потрясающей филигранности. Он то и дело высовывался из окна, и тогда происходили примерно такие диалоги: ты, сволочь, куда прешь, не видишь, люди стоят, а ты, сволочь, куда прешь, не видишь, люди едут, ты, козел, где встал, не видишь, люди едут, а ты, козел, куда едешь, не видишь, люди стоят и так далее, с незначительными вариациями. Все эти слова произносились сторонами без какого бы то ни было выражения, в них не было агрессии, злобы и даже досады, это были просто дежурные слова, примерно как в офисе утром сотрудники, встречаясь в коридоре, бросают друг другу на ходу привет, как дела, и, не останавливаясь, идут дальше по своим офисным делам, так и здесь, водители просто приветствовали друг друга словами «козел», «сволочь» и некоторыми другими, это был просто ритуал, и если не сказать в нужный момент «козел» или «сволочь», то это будет, пожалуй, даже как-то невежливо, все равно что не подать руки или нарочито отвернуться при встрече.

В конце концов как-то вырулили, проехали мимо скопления небольших аэропортовских домиков и выехали на трассу. Кругом тундра, в это время года представляющая собой относительно ровную буровато-зеленую поверхность с намеком на травянистость. Слева параллельно трассе – одноколейная железнодорожная линия. Вдоль железной дороги тянулась череда столбов, такие столбы предназначены для подвески контактной сети, но никаких проводов не было, вернее, раньше были, раньше здесь ходили электрички, а потом электрички упразднили и провода сняли за ненадобностью, и столбы теперь стоят просто так, без проводов, бесконечный ряд проводов, уходящий вдаль, посреди буро-зеленой тундры, под облачным серым северным небом.

На горизонте показалось небольшое скопище современных высоких разноцветных домов. Дома выглядели довольно бодро и оживляли пейзаж. Но по мере приближения дома все меньше оживляли пейзаж и выглядели все менее бодро. Когда подъехали совсем близко, выяснилось, что дома – мертвые. В них никто не живет. В окнах нет не только стекол, но и рам. Брошенные дома. Построили (по виду домов – давно) и бросили. Таксист сказал, что это мертвый поселок Алыкель. Дома построили на рубеже 80-х и 90-х, здесь должен был быть расквартирован полк то ли истребительной, то ли бомбардировочной авиации, в домах должны были жить летчики, но перестройка и развал Союза смешали все карты, полк перевели куда-то в другое место или даже вовсе расформировали, и дома так и остались пустыми и заброшенными.

Выехали на трассу Дудинка – Норильск. Опять тундра, серое небо и железная дорога со своими мертвыми столбами.

Мост через речку Амбарная. Вернее, три моста рядом, параллельно друг другу, но на разной высоте, как бы карабкаясь друг за другом по склону небольшого холма. Внизу – мост, по которому мы едем. Вверху – железный железнодорожный мост. Между ними – деревянный мост, ветхий и перекошенный, по которому проложено примерно сто метров узкоколейного железнодорожного полотна. На этом обрубке узкоколейки стоит небольшой черный паровоз. Здесь раньше (до начала 50-х годов) проходила узкоколейка Дудинка – Норильск, и по ней ходили вот такие паровозы, потом построили нормальную железную дорогу, а узкоколейку за ненадобностью разобрали, оставили только этот стометровый кусок и ветхий деревянный мост, и паровоз в качестве памятника.

Паровоз аккуратно выкрашен черной краской, с вкраплениями белого и красного, и выглядит, как новый.

В пролете железнодорожного моста, того, который сверху, висит белый транспарант с надписью: «Добро пожаловать в Норильский промышленный рай». Правый край транспаранта подогнут, он не уместился в рамку, с самого края видно начало буквы «о», наверное, создатели транспаранта имели в виду «район», но получился рай, Норильский промышленный рай, и сразу стало понятно – сейчас что-то начнется.

Началось, собственно, вот что: местность справа от дороги, до этого представлявшая собой плоскую равнину, вздыбилась горами, пусть и не высокими, и по мере нашего приближения к Норильску лавинообразно нарастала индустриальность.

Кайеркан, небольшой шахтерский город. Здесь добывают каменный уголь. Грузовая станция, несколько кварталов относительно современных домов. Рядом со станцией – довольно-таки циклопическое промышленное здание из кирпича, покрашенное в страшный темно-зеленый цвет, прямо поверх кирпичной кладки. От циклопического кирпичного здания в сторону дороги отходит наклонная галерея, тоже кирпичная и огромная, покрашенная в страшный светло-зеленый цвет. По галерее раньше, видимо, транспортировалось нечто вроде угля. В стенах галереи имеются редкие слепые окна. При попытках представить, что там, внутри этой галереи, становится очень страшно. Не доходя до дороги, галерея заканчивается гигантской грудой битого кирпича, рядом – экскаватор и бульдозер. Галерею, судя по всему, целенаправленно разрушают при помощи экскаватора и бульдозера, судя по всему, эти мощные железные машины своими железными орудиями разрушают галерею, просто тупо фигачат по ней, разбивая на куски кирпичную кладку, видно, галерея утратила свое народно-хозяйственное значение, и ее теперь медленно приканчивают, как будто два хищных зверя отгрызают конечность у огромного, но беспомощного существа.

Что это, спрашиваю, такое. Галерея, после некоторой паузы отвечает таксист. Ломают галерею.

Ну да. Ломают галерею. Можно было и не спрашивать.

А это вот – надежда, говорит таксист, показывая на огромное скопление заводских корпусов, высоченных дымящих труб и бесконечно змеящихся трубопроводов. В смысле – надежда? Ну, завод так называется – Надежда. Что, прямо вот такое официальное название? Ну да, Надежда. И завод, и место это так называется.

Надежда. Рай и надежда. Какой рай, такая и надежда.

Подъезжаем ближе к заводу. На дорожном указателе написано «надежда».

Проехали Надежду, и Норильский промышленный рай предстал во всей своей красе. Справа – горы, темные, угрюмые. Тут и там – заводы, множество заводов, кажется, они везде, и прямо по курсу, и справа, у подножья гор, и где-то вдали, из труб интенсивно валит дым различных оттенков серого, переходящих в черный, дым сливается с обрывками низко летящих облаков, серое небо, вдали светло-серой массой маячит Норильск, кругом ветвятся железные дороги… Это даже трудно назвать «индустриальным пейзажем». Индустриальный пейзаж – неотъемлемая часть современной урбанистической среды, дело, в общем-то, обычное, даже если речь идет об огромных заводах-монстрах. А тут – нечто другое. Какая-то совсем другая индустриальность, невероятная, запредельная, марсианская. Марс, на котором так и не зацвели яблони, зато дымят заводы и выплавляются цветные металлы.

Когда проезжали Медный завод, ощутимо запахло серой. И долго еще пахло, как будто где-то неподалеку зажгли миллион спичек и одновременно потушили. Чувствуете, серой пахнет, сказал таксист и, хохотнув, широко улыбнулся.

Эта улыбка, которую вряд ли когда-нибудь удастся забыть, стала последним поворотом кубика-рубика, последним элементом паззла, придавшим окружающей картине завершенность. Оставшийся путь до гостиницы промелькнул, как в каком-то тумане. Оперативная память переполнилась и уже не могла воспринимать городские виды Норильска. Какие-то улицы, дома. Гостиница. Ну вот, приехали. Спасибо, всего вам доброго. И вам тоже удачи.

Войдя в гостиничный номер, поймал себя на мысли, что лучшим решением, пожалуй, было бы просто пересидеть весь срок командировки здесь, в этом относительно уютном одноместном номере, просто сидеть или лучше лежать, читать книжку, переключать телевизор с первого канала на второй, а потом тихо смотаться в аэропорт и улететь в Москву, туда, где индустриальные пейзажи трогательны и патриархальны и где не пахнет серой.

Надо же, придет же такое в голову. Глупость какая. Нет, надо просто немного отдохнуть, оклематься или, как некоторые говорят, очухаться, и продолжить ознакомление с местностью.

Пока отдыхал и очухивался, пошел дождь, и знакомиться с Норильском пришлось под довольно сильным дождем. Ну а что делать.

От гостиницы по Советской улице вышел на Ленинский проспект, главную магистраль города. Первое впечатление – город по-северному, по-заполярному суровый и настороженный. Похожее ощущение возникает в Мурманске и Воркуте. Проспект и прилегающие улицы уставлены довольно-таки монументальными домами 40-х – 50-х годов постройки. Некоторые подчеркнуто аскетичны, ничего лишнего. Другие, наоборот, украшены колоннами, карнизами и прочим декором. Почти все дома заметно обшарпаны – где-то отвалилась штукатурка, где-то неприятно темнеют подтеки воды. Заметил на стене одного из домов табличку: «Осторожно! Возможно обрушение фасада». Поначалу воспринял это как некий курьез. На следующем доме – такая же табличка. И на других – то же самое. Практически на всех старых домах в центре города написано про обрушение фасадов. Ну, понятно. Климат. Снег, пурга, дикие морозы. Перепады температур. Влажность. Фасады не выдерживают, от них отваливаются огромные куски штукатурки, элементы декора. Могут зашибить.

Обнаружил чудесную табличку на одном доме: «Осторожно, сосули!». И потом на некоторых других домах такие же видел, но гораздо реже, чем про обрушение фасадов. Наверное, фасады обрушаются повсеместно, а сосули свисают не везде, выборочно.

Народу на улице мало – дождь, да еще и выходной. Среди тех, кто все же изредка попадается навстречу, категорически преобладает молодежь.

Гвардейская площадь – большая и круглая, образована двумя полукруглыми зданиями и одним обычным, прямоугольным. Отдаленно напоминает площадь Гагарина в Москве и питерскую Светлановскую площадь, только поменьше.

Постоял на Гвардейской площади, огляделся. Вообще-то, красивый город. Какой-то статный. Прямо стоящий. Нехилый. Вызывающий уважение, несмотря на бросающуюся в глаза обшарпанность зданий.

Еще одна парадная площадь – Октябрьская. В отличие от Гвардейской, она квадратная, ее обрамляют два огромных помпезных здания, образующих как бы торжественные ворота города. Фасады обоих помпезных зданий находятся в катастрофическом состоянии. С площади открывается вид на озеро Долгое. На берегу озера – мрачный остов брошенной недостроенной девятиэтажки, рядом – аккуратненькая веселенькая мечеть с толстеньким невысоким минаретом. Дальше вдоль берега – кварталы многоэтажных домов брежневской эпохи, так же, как и сталинские дома в центре, не отличающихся ухоженностью.

Раньше вдоль берега шла железнодорожная ветка, а на Октябрьской площади располагалась железнодорожная станция Октябрьская. Отсюда отправлялись электрички до аэропорта, Кайеркана и Дудинки. Потом электрички упразднили, станцию разрушили, железнодорожное полотно вдоль озера разобрали. На этом месте ничего не построили, осталась просто пустая полоса земли вдоль берега, кое-где еще виднеются шпалы и выстроились в ряд столбы без проводов – опоры бывшей контактной сети.

Долго стоял на берегу озера, смотрел на гору Шмидтиху, на Никелевый завод и окружающие его другие предприятия, сросшиеся в огромную заводскую массу, состоящую из корпусов, труб и миллиона трудноопределяемых крупных и мелких предметов. Несмотря на всю монструозность этого пейзажа, ощущение марсианскости как-то незаметно сошло на нет. Да, неуютно, да, дождь, ветер и холодно, да, трубы дымят и, несмотря на дождь, пахнет какой-то гарью. Но все окружающее перестало восприниматься как нечто чуждое и чужое. Нет, просто такой город. Очень промышленный. Здесь располагается компания «Норильский никель», крупнейший в мире производитель никеля и один из крупнейших в мире производителей меди. На Норильском никеле работает дикое количество людей, и все они живут в этом городе. Так что – ничего марсианского.

Не хотелось уходить – пейзаж был странно привлекателен, он состоял из огромного количества разнообразных объектов, как природных, так и антропогенных, их было захватывающе интересно рассматривать, от горы Шмидтихи веяло мрачным величием, все это было, можно сказать, даже прекрасно, но дождь все усиливался, и пришлось уйти. Прошел мимо спорткомплекса «Арктика». Надо ли говорить, что фасад спорткомплекса… да, довольно обшарпанный. Здесь выступает мини-футбольная команда «Норильский никель», довольно сильная. В ее составе играет один бразилец. Интересно, как ему местный климат.

Дворами и арками пробрался к Ленинскому проспекту, поймал такси и вернулся в гостиницу.

Перед сном решил почитать купленную в небольшом магазинчике на Ленинском книгу Вадима Денисова «Неведомый Норильск». Оторвался только под утро, прочитав книгу целиком. Вадим Денисов – коренной норильчанин, писатель, местный краевед. Сейчас я скажу ужасно заезженные, банальные слова – увы, других у меня в данном случае нет. Вот эти слова: каждая строка этой книги пропитана любовью к родному городу и ностальгией по его блестящему, величественному прошлому. Хорошая книга, написанная хорошим языком хорошим, судя по всему, человеком. Подумалось, что каждый город стоит не только молитвами праведников (остались ли они сегодня?), но и трудами вот таких краеведов, как Вадим Денисов.

На следующий день поехал в Дудинку – морской порт на Енисее. Это примерно в 80 километрах от Норильска. Поехал для того, чтобы увидеть Енисей (побывать в Норильске и не увидеть Енисей – непростительно) и чтобы более подробно осмотреть все те захватывающие и поразительные объекты, которые поразили меня накануне по дороге из аэропорта.

Практически сразу после выезда из города слева показалось строение, которое я накануне почти не заметил, проскочил в состоянии легкой прострации. Между тем, это очень важное строение для Норильска – вокзал. Железнодорожный пассажирский вокзал. Попросил водителя остановиться, вышел, посмотрел.

Огромное трехэтажное здание, построенное в 1953 году в лучших (или худших) традициях сталинской архитектуры. Помпезное, угрюмо-величественное, одиноко стоящее. Сразу видно, что вокзал не действует. Действующий железнодорожный вокзал никогда не бывает так одинок. Вокруг него всегда люди, к нему в обязательном порядке примыкают какие-нибудь строения и строеньица. Даже если это самый что ни на есть мелкий провинциальный вокзальчик, рядом обязательно должен быть хотя бы крошечный газетный киоск или ларек с пивом и чипсами. Рядом с этим вокзалом не было никого и ничего. Просто – плоская ровная земля, и на ней отдельно от всего стоящий огромный вокзал. На закрытых дверях табличка – Управление Норильской железной дороги. Бывший вокзал используется как учреждение, офис. За вокзалом видны железнодорожные пути, на них стоит множество товарных вагонов. Видно, что эти пути и вагоны не имеют к вокзалу никакого отношения.

Этот вокзал построили в расчете на то, что Норильск будет крупной станцией на огромной трансарктической магистрали, которая должна была протянуться за Полярным кругом через всю страну с запада на восток. Норильский участок (80-километровую магистраль до Дудинки плюс многочисленные местные ответвления) построили раньше других для обслуживания Норильского горно-металлургического комбината. На вторую половину 50-х было запланировано соединение Норильской дороги с остальной железнодорожной сетью Советского Союза. Но ничего из этого не вышло. После смерти Сталина великий проект был заморожен, а потом на нем и вовсе поставили крест. Решили, что это слишком дорого и утопично. Решили, что это непозволительная и ненужная гигантомания. Решили, что Норильску вполне достаточно воздушного сообщения и морского порта Дудинка. Так Норильская железная дорога стала железнодорожным островом, куском, обрубком железной дороги посреди бескрайней тундры.

При этом Норильская дорога продолжала развиваться. К началу 70-х большинство линий было электрифицировано, из Норильска в разных направлениях ходили многочисленные электрички. В те годы Норильск занимал одно из первых мест в СССР по объемам пригородных пассажирских перевозок. Электрички были главным местным транспортом. Людям было удобно добираться на них на работу или в аэропорт. Неприхотливые электрички, в отличие от автобусов, ходили строго по расписанию круглый год и в любую погоду, а автомобильную трассу на аэропорт и Дудинку зимой частенько закрывали.

Потом наступили 90-е, образовался «Норильский никель». Электрички были объявлены нерентабельными и нецелесообразными. Новые хозяева города начали методично сживать со света главный норильский транспорт, закрывая один маршрут за другим. В 1998 году норильские электрички были упразднены полностью. Вокзал был закрыт, станция Октябрьская в центре города (главная городская станция электричек) ликвидирована, ветка по берегу озера Долгое разобрана. Заодно было решено провести, так сказать, деэлектрификацию – случай поистине уникальный. Старая контактная сеть требовала ремонта, люди с экономическим образованием подсчитали, что ремонт обойдется слишком дорого и что дешевле будет эту контактную сеть просто уничтожить. Наверное, тут еще сказалась специфика «Норильского никеля» – компании было невыносимо видеть, как медь, ценный цветной металл, болтается себе на ветру, подвешенная на каких-то столбах. Провода сняли, столбы по большей части оставили, электрички и грузовые электровозы продали другим железным дорогам. Правда, Норильская железная дорога по-прежнему действует. Теперь по ней осуществляются только грузовые перевозки, довольно интенсивные. Тепловозы таскают туда-сюда вереницы товарных вагонов. Люди ездят на работу и в аэропорт на автобусах и «газелях». Или не ездят, когда дорогу перекрывают из-за сильных метелей. О великом трансарктическом мега-проекте сегодня напоминает только этот огромный вокзал, одиноко стоящий в пустынном месте у дороги.

Ладно, едем дальше. Проехали благоухающий серой Медный завод, Надежду, шахтерский город Кайеркан с его полуразрушенной кирпичной галереей. То есть, все то же самое, что и вчера. Но… то же, да не то же. Все это воспринималось теперь как-то по-другому. Возможно, сыграли роль солнце и ясное небо (для Норильска это не такое уж частое явление). Но не только. Исчезло ошеломляющее ощущение пребывания на какой-то другой, возможно, враждебной, планете. Прекратились эти вчерашние марсианские хроники. Ну да, заводы, дымящие трубы, неприятные запахи. Нормальные такие заводы. Просто очень большие, и их очень много. Ну да, галерея, страшного светло-зеленого цвета, хищные желтые бульдозер и экскаватор в нее вгрызаются, ну, что же делать, сооружение отслужило свой срок, его разбирают, страшновато, конечно, все это выглядит, но жить вполне можно, можно, можно жить.

В общем, виды окрестностей Норильска утратили свою апокалиптичность, сохранив живописность. Только мертвый поселок Алыкель был по-прежнему призрачен и страшен, и по-прежнему страшно и тоскливо было смотреть в его пустые мертвые окна.

Хотел было написать про Дудинку и Енисей, но – нет, не буду. Иначе получится очередное «описание природы», а это ведь совершенно не нужно, из литераторов, в разное время описавших реки разной степени величественности, можно составить мотострелковый батальон, если не дивизию, стоит ли присоединять свой голос к этому оглушительному какофоническому хору, Енисей прекрасен, широк и велик – и все, точка. Если бы у меня было достаточно времени, я бы стоял и смотрел на Енисей часов пять или десять, но пришлось ограничиться примерно получасом и уехать назад в Норильск.

В третий раз проехал мимо мемориального паровоза на кривом деревянном мосту, мимо несчастной кайерканской галереи, Надежды, Медного завода, вокзала. Какими-то чуть ли не родными стали теперь для меня эти чудовищные, по сути своей, объекты.

Пошел гулять по Норильску. По Ленинскому проспекту, Пушкинской улице, мимо стадиона «Заполярник», мимо церкви Всех Скорбящих Радости. Тихий теплый воскресный вечер, тут и там гуляют парочки, на скамейках сидят группки молодежи – кругом практически одна молодежь, изредка встретишь человека в зрелом возрасте, а пожилого человека за все время я встретил только одного, это был человек лет пятидесяти, у него было что-то с ногами, он передвигался с трудом и как-то боком и смотрел неподвижным взглядом перед собой, над ним смеялись мальчишки, а он никак не реагировал, возможно, он был глухой, трудно сказать. Других пожилых людей я в Норильске за два дня не видел.

У церкви ко мне подошли двое улыбающихся мужиков в пиджаках и галстуках. Здравствуйте, сказали мужики и заулыбались еще сильнее. Здравствуйте. Мы хотим предложить вашему вниманию брошюру, в ней рассказывается об актуальных проблемах современного общества, вот посмотрите, простите, какую организацию вы представляете, да, понимаете, мы не заостряем внимание на организации, сейчас это не столь важно, вот посмотрите, в этой брошюре рассказывается о, и все же, ну, в общем, свидетели Иеговы, спасибо, всего доброго, до свидания.

Пересек улицу Кирова, свернул на Талнахскую, потом на Павлова, пройдусь по абрикосовой, сверну на виноградную, хотелось гулять и гулять, долго, по этим тихим строгим норильским улицам, не спеша вышел опять на Ленинский, пошел к площади Металлургов… Стало понятно и очевидно, что Норильск задумывался как очень красивый город, заполярный чудо-город, «город-сказка, город-мечта», как поется в одной довольно дурацкой песне, сияющий прекрасный город будущего, и это отчасти удалось. Только очень предвзятый человек может сказать, что супер-проект «Норильск» не удался, сам факт, что в таком совершенно неприспособленном для жизни месте существует такой большой город со всей необходимой инфраструктурой и промышленностью мирового уровня, следует считать чудом и победой. Проблемы разве что с фасадом, фасад, то бишь внешний антураж, у города не особенно блестящий, не такой, как задумывалось, не выглядит он сияющим чудо-городом, недаром на его домах везде висят таблички про обрушение фасада, да, с фасадом проблемы, и, конечно, с экологией, и еще очень жаль, что трансарктическая магистраль заглохла и электрички отменили.

На Ленинском около мэрии развлекается, как может, местная неформальная молодежь эмо-толка. Из магнитофона доносится громкая, но не особенно омерзительная музыка. Прошел еще пару кварталов, посидел на веранде летней кафешки…

Удивительно, но за эти неполные два дня я как-то привык к Норильску. Не то что бы полюбил или, там, сроднился с ним, разумеется, нет, а вот именно что привык. Самую малость, но все же. Немного привык к его строгим улицам и красивым облезлым домам. К его диковатым индустриальным пейзажам. Промелькнула даже мысль, что если бы вдруг возникла необходимость провести здесь несколько месяцев, не больше, в длительной командировке, например, за хорошее вознаграждение, то это не стало бы большой проблемой. Конечно, зимой здесь люто, но ничего, как-то, наверное, можно выжить, люди ведь живут. Здесь можно жить, да. Хотя лучше все-таки жить не здесь, а в более приспособленных для этого местах.

Ил-86 перед вылетом из аэропорта «Алыкель» снова начудил: выехал на взлетку, проехал ее своим ходом из конца в конец, лихо развернулся прямо на полосе, как какая-нибудь «волга» на загородном шоссе, потом остановился, врубил двигатели на всю катушку, разогнался и полетел в Москву.

В Домодедово купил «Спорт-Экспресс». Выяснилось, что в первом туре чемпионата России по мини-футболу «Норильский никель» продул ЦСКА со счетом 0:5. Почувствовал что-то вроде легкой досады, чему немало изумился.

Электричка ехала из аэропорта в Москву мимо зеленых лесов и полей. Надо же, деревья, высокие, с густой зеленой листвой. В Норильске с деревьями напряженка, вернее, их там вообще нет, то есть, совсем. А тут – зеленые деревья.

Если кто скажет, что в Москве нечем дышать и вообще плохая экология, то он… в общем, он будет неправ.